Был чудесный теплый день в середине лета. Он тогда впервые попал на фестиваль в Ровнии. Молодому сотруднику британского посольства, недавно приехавшему работать в этой стране, было интересно все. С друзьями он пошел в центр города посмотреть на Цветочный карнавал, традиционное праздничное шествие, традиция которого уходила корнями так далеко в прошлое, что никто уже не мог вспомнить его первоначального значения. Да никто этим и не интересовался: молодежь Ровнии рада была любому случаю потанцевать и повеселиться.
Веселье царило повсюду: люди танцевали на улицах, провозглашали тосты и пили вино, легкое сладковатое местное вино, и радостными криками приветствовали пестро разукрашенные повозки с розами всех мыслимых и немыслимых оттенков и форм, проезжавшие по центральной улице города.
Когда мимо них проехала уже десятая, заваленная розами, повозка, его взгляд стал бродить по бурлящей праздничной толпе и вдруг наткнулся на высокую, стройную девушку. Она стояла с группой своих соотечественников на противоположной стороне центральной площади. Как и на ее друзьях, на ней был традиционный ровнийский костюм: широкая пышная юбка и пестрая вышитая блузка, но, в отличие от остальных, она не радовалась и не кричала, а смотрела, на проезжающие мимо повозки, с задумчивым выражением утонченного лица. Если бы она стояла к нему ближе, он подошел бы и спросил, отчего у нее такой грустный вид, в то время как все вокруг веселятся. Но пока он раздумывал, незнакомка скрылась в большой толпе, и, когда они уходили с площади, ее уже нигде не было видно.
К вечеру он успел отведать все местные угощения, выпил вина. Его друзья пустились в пляс вместе с местными жителями. Адриан не захотел присоединиться к уличным танцам, а решил пойти домой. Но это оказалось непросто сделать. Улицы были запружены народом. Его несколько раз останавливали подгулявшие компании и настойчиво предлагали присоединиться к их шумной попойке. Раз в пятый отклонив подобное предложение, он осторожно пробирался краем улицы, собираясь свернуть в тихий переулок, и вдруг снова увидел ту светловолосую задумчивую незнакомку с площади. На этот раз она оказалась в центре толпы молодых людей, лихо отплясывающих местный танец, и ему показалось, что она веселится вместе с ними. Но, приглядевшись повнимательней, он заметил, что танец становится все более буйным и безудержным, и девушка с трудом выдерживает темп, который задавали окружавшие ее плясуны. Она попыталась вырваться из круга танцующих, но ее хватали за руки, вовлекали в пляс, и, когда она оказалась ближе к нему в кружащемся хороводе, Адриан бросился к ней и схватил за талию. На секунду он подумал, что не удержит ее, но очаровательная пленница рванулась ему навстречу, чудом выбежала из круга и теперь стояла рядом с ним, задыхаясь и откидывая волосы с лица. Некоторое время он так и продолжал стоять, держа ее в объятиях, потом, опомнившись, извинился и выпустил ее из рук. Она застенчиво одернула юбку и блузку.
— Вы в порядке?
Сильный акцент сразу выдал в нем иностранца.
— Да, спасибо. Спасибо, что помогли мне выбраться.
Она повернулась, собираясь уйти, и тут он удивил себя, потому что по натуре не был волокитой. Но в этой девушке было что-то такое… Ему захотелось узнать ее поближе. И он встал перед ней, преграждая путь.
— Я знаю здесь рядом неплохой ресторан. Если вы позволите пригласить вас… — Он увидел, что она колеблется, и добавил: — Позвольте вам представиться — Адриан Честертон, я работаю в британском посольстве, у меня безупречная репутация.
— Меня зовут Таня Ковач.
Она робко протянула ему руку, и он с улыбкой пожал ее.
— Теперь, раз мы уже познакомились, думаю, вы не откажетесь выпить со мной чашечку шоколада!
Так началась их дружба. Впрочем, очень скоро она перешла в более глубокое чувство. Умная, прекрасно образованная, Таня резко отличалась от свободолюбивых молодых англичанок, с которыми Адриан привык общаться. Таня была поздним ребенком и унаследовала от родителей совсем иные ценности, чем те, которых придерживались ее друзья, хотя, как она тут же честно призналась, порой это делало ее чужой среди сверстников.
— Но я, ни за что не свете, не хотела бы получить другого воспитания, — признавалась Таня. — Мой отец — историк, и он меня научил всему, что я знаю. Для него прошлое так же реально, как настоящее, а иногда даже еще реальнее, что меня даже пугает порой.
Адриану не нужно было спрашивать, что она имеет в виду — политические события в Ровнии не оставляли в этом сомнений. Те, кто еще помнил прошлое — то прошлое, когда свобода слова шла рука об руку с гражданскими демократическими свободами, — не могли не сравнивать те времена с военным режимом, который воцарился в стране, где вино лилось рекой, а свободным мыслям ставили заслон.
Впрочем, в те жаркие летние дни обострение политической ситуации не занимало Адриана. Он думал только о том, как бы поскорее жениться на Тане. Как ни странно, посол не стал чинить препятствий браку с иностранкой, правительство Ровнии, в свою очередь, также не возражало против брака своих граждан с людьми из других стран. Это во многом было связано с огромным авторитетом отца Тани — профессор Ковач был прекрасно известен в мировых научных кругах. Хотя для Адриана это было не важно. Он не стал бы сомневаться, будь отец Тани неграмотным крестьянином. Он любил Таню и хотел прожить с ней всю жизнь.
Как раз во время их медового месяца, ситуация в стране резко изменилась. Военный переворот сверг законное правительство, Адриан был отозван в Англию, и через десять дней после свадьбы Таня дарила ему прощальный поцелуй в аэропорту.